31
"Двадцать восьмое мая.
У него было тяжелое детство. Обнищавшая семья, рано умершая мать, озлобившийся отец, свое разочарование в жизни вымещавший на сыне. Ему до сих пор неймется, он всё продолжает воевать с покойным отцом, всё доказывает что-то - не то ему, не то самому себе. Сколько же любви нужно на него обрушить, чтобы ее поток загасил, наконец, этот тлеющий уголек ненависти. Но я готова на это, я не боюсь. Счастье, если ты хоть кому-то понадобилась в этой жизни - твое тепло, твоя любовь, твое бесконечное терпение. В сто раз хуже, когда ты не нужна никому.
Двадцать девятое мая.
Томас написал, умоляет остановиться, что я не понимаю, с кем связалась. О нет. Я очень хорошо понимаю.
Тридцатое мая.
Стараюсь не замечать Джека в школе. Я знаю, что он знает. И он знает, что я знаю.
Он старается пореже бывать дома. Шатается где-то по целым дням. Возможно, из-за меня.
Эдвард говорит, что так было и раньше.
Третье апреля.
Я стараюсь. Видит бог, я стараюсь.
Теперь у меня появился страх - как бы не надоесть ему, не замучить своей любовью. Когда же и где я читала это, то ли в пансионе, то ли еще дома у родителей. Помню, что-то восточное, не то Китай, не то Индия:
"Тяга мужчины к женщине - сродни тяге жаждущего к воде - утолив жажду, он утрачивает к источнику интерес. Тяга женщины к мужчине - сродни тяге утомленного жарой путника к тени. Эта тяга никогда не ослабевает."
Мне нужно его внимание, его любовь. Если не получаю желаемого, меня всегда тянет удвоить усилия и добиться своего. Кажется, это оттого, что я уже поняла - на самом деле он мне не принадлежит. Я вижу это, но ничего не могу с собой поделать.
Седьмое апреля.
Синяк уже почти сошел, но все равно заметно, а главное, нестерпимо стыдно. Никогда, ни разу, ни одна женщина из нашей семьи не показывалась на людях со следами побоев на лице. Я привыкла, что это удел несчастных жен бедняков, пропойц, преступников, опустившихся настолько, чтобы позволить себе поднять руку на женщину. Я не пошла в школу, вместо этого, закрывшись вулеткой, рано утром сходила к миссис Барри и попросила ее послать сына с запиской для инспектрисы. Написала ей, что нездорова и, по-видимому, должна буду пробыть в постели не меньше трех дней. Как легко я начала лгать. Но какое это имеет значение по сравнению с тем, что случилось?
Моя начальница, на мою беду, оказалась лучше, чем я о ней думала. Встревожившись, она после уроков пришла меня проведать. Застигнутая врасплох, я лепетала что-то об открывшейся дверце буфета, о которую ударилась по неосторожности, а мисс Мейсон выслушала невозмутимо и ничего не сказала в ответ. Она слишком хорошо воспитана, чтобы, подобно апостолу Фоме, запускать пальцы в рану ближнего, проверяя, настоящая ли она. Все равно. Господи, все равно.
Эдвард явился вечером, умолял о прощении, клялся, что сам не понимает, как такое случилось. Говорил, что готов себя убить. И я видела, что это правда. Мне так хотелось обнять его, но тут я будто увидела все это со стороны - избитая женщина утешает своего обидчика. Собрав все свои силы, я встала и попросила его уйти.
Девятое апреля.
Примирение состоялось поздно ночью. Он говорил очень спокойно и сдержанно, и именно этим меня убедил. Его слова не были минутным порывом, он обещал, что если еще раз причинит мне боль, то навсегда исчезнет из моей жизни. Я не поддалась слабости, не поверила слепо. Я приняла это условие.
Если бы еще не причина... ну почему он, сам настрадавшийся в детстве, так обращается с собственным сыном? Будь я на его месте, будь я мужчиной, в лепешку бы расшиблась, но дала своему ребенку то, чего была лишена сама. Любовь, уверенность, силу. Или тот, кто сам этого не получил, не может и дать другому - нечего давать?
Я не могла тогда не вмешаться. Я не обольщаюсь насчет Джека, это не просто, как бывает часто среди мальчишек, озорник, не умеющий сдержаться, но никому не желающий зла. Это убежденный, вполне сложившийся десятилетний мизантроп. Он совершает каверзу ради каверзы, чтобы позлить тех, кто сильнее его, и даже самое суровое наказание не кажется ему чрезмерной платой. Но на то ты и отец, чтобы услышать вызов, бросаемый тебе сыном. Его поступок - это крик : что я для тебя? Видишь, что со мной творится? Спасешь ли ты меня от меня самого?
Это я ему и сказала тогда, после того, как добродетель, так сказать, восторжествовала, а наказанный порок с позором покинул поле битвы. Я сказала Эдварду, что он совершает глупость. Что, думая проявить силу, обнаруживает перед сыном свою слабость, что идет у него на поводу, что мальчик, возможно, уже получает от побоев некое извращенное удовольствие. Что он, отец, не хочет помочь сыну. Что не любит его.
Тогда он меня и ударил.
Тринадцатое апреля.
Господи. Когда Эдвард в добром расположении духа, его просто не узнать, это совсем другой человек. Сильный, насмешливый, уверенный. Никогда не опускающийся до крика или брани. Когда он такой, я душу за него готова отдать, свою единственную бессмертную душу, лишь бы ему было хорошо. Я так о нем мечтала, я всю жизнь ждала именно его. Мне казалось, что он так же счастлив, как и я.
Мне казалось.
Двадцатое апреля.
Перечитала прошлые записи и ужаснулась. Сначала была любовь. Потом любовь пополам со страхом и болью. Теперь любовь исчезла, но мне уже все равно. То, что осталось, продолжает меня удерживать.
Двадцать второе апреля.
Томас прислал записку. Пишет, что все знает, что мне плохо, это видно за версту. Что я должна покончить с этим безумием. Делает вид, что им движет забота обо мне.
Кажется, только его настойчивость и дала мне силы ответить "нет". И дело здесь уже не в любви.
Не могу сделать вид, будто ничего не было. Не могу вернуться к прежней пустоте.
Не думала, что так будет."
-------------------------
продолжение следует
Отредактировано АйзикБромберг (2010-02-15 21:56:51)
