Глава 2. В которой Жорж де Бикара борется со смертью
Старик помог Бикаре подняться на ноги, подхватил фонарь, и они медленно двинулись к выходу из пещеры.
- Как звать-то тебя, старик?- поинтересовался Бикара.
- Жаном звать. Я из местных, из рыбарей.
- Мертвых офицеров зачем обираешь? Господь ведь накажет. Нет бы похоронить бедняг по-человечески!
- Господь-то, может, и накажет, только вот у меня дома жена и трое сыновей, кормить их на что-то надо, а рыбы нынче, в этом году, то есть, как будто меньше стало у наших берегов. Вот так-то… Ну, а тебя как величать, солдат?
Итак, молодой офицер имел дело с рыбаком. Настроен он был как будто дружелюбно, и поэтому скрывать свое происхождение теперь не имело смысла.
- Жорж де Бикара, офицер королевской гвардии.
- Дворянин! – протянул с удивлением Жан.- Как же я раньше-то не приметил… Вы, господин, не серчайте на старика, я…
- Да не суетись ты! Давай, как прежде, без почестей и титулов.
- Да как же…
- А вот так! Зови меня просто Бикара. Уяснил?
Рыбак энергично кивнул.
Разговор утомил офицера. Вновь закружилась ноющая голова, заныла левая рука. Жан помог Бикаре устоять на ногах.
- До города не доберемся,- сказал, покачав головой, рыбак.- У меня повозки нет, до крепостей миль, наверное, около пятнадцати. А вы, господин,- тут он съежился под сердитым взором раненого,- А вы, Бикара,- с трудом выдавил он,- совсем плохи. Тут мой дом неподалеку. Переночуем там, а завтра с утра отправимся.
Бикара хотел отказаться, но, сделав еще несколько шагов, почувствовал, как охватывает все тело слабость, и понял, что пятнадцать миль едва ли сумеет преодолеть. Пришлось согласиться на предложение рыбаря. 
Рыбацкая лачуга стояла на берегу моря, неподалеку от песчаного пляжа, меж двух возвышений, поросших кустарником. Бикара за всю свою жизнь никогда еще не видел такого жалкого зрелища. Серые стены с рассохшимися досками, прохудившаяся крыша, печная труба – такая ржавая, что, казалось, тронешь ее пальцем – и она рассыплется.
Внутри дом выглядел еще хуже, чем снаружи. Тесное помещение было поделено на несколько комнат свисающими с потолка кусками пыльной парусины. Потолки были такими низкими, что приходилось пригибаться. Железная печь в углу работала плохо, и часть дыма вползала в комнату, поэтому маленькое оконце – единственное в этой хижине – было настежь открыто.
Когда Жан втащил Бикару, который был почти в бессознательном состоянии, в дом, жена рыбака испуганно выглянула из-за парусиновой занавески.
- Кто это?
- Офицер,- ответил Жан.- Раненый, видишь? Постели ему у окна и посмотри, чем можно помочь.
Бикару уложили на циновку. Гвардейца охватил жар, началась лихорадка. Поврежденная рука совсем опухла; пришлось ножом разрезать рукав, чтобы осмотреть ее.
На следующий день, конечно же, Бикара никуда не пошел. Он вообще не приходил в сознание. Жена рыбака перевязала ему руку, наложила повязку на голову. Маленькие сыновья Жана старались держаться подальше от незнакомца – память о штурме Бель-Иля королевскими войсками еще была свежа, отсюда во время атаки слышалась канонада, гремевшая в стороне укреплений, и малыши побаивались офицера королевской гвардии, пришедшего на остров вместе с захватчиками.
Минул день. Потом еще один день. Лихорадка не проходила – Бикара боролся со смертью. Он чувствовал смерть рядом, неподалеку, она раскрывала перед ним свои черные крылья и манила за собой. Бикара не сдавался. Его закаленное тело и могучий дух должны были выдержать это испытание. И выдержали. После четырех дней беспамятства гвардеец, наконец, открыл глаза.

Глава 4. В которой мы на время переносимся в Париж, чтобы познакомиться с еще одним лицом, играющем немаловажную роль в нашем повествовании
Оставим, впрочем, раненого офицера лежать в рыбацкой лачуге, тем более что угроза его жизни миновала, и он постепенно пошел на поправку. Перенесемся в Париж, на его узкие многолюдные улочки.
Сегодня выдался солнечный день; у лавок толпился народ, туда-сюда сновали ребятишки, расстреливая друг друга из пистолетов в виде вытянутых вперед указательных пальцев и фехтуя на палках.
Улица оживилась, когда на ней внезапно появилась королевская карета, сопровождаемая десятком отборных мушкетеров. Те, что ехали впереди, кричали оглушительно на всю улицу: «Дорогу королю! Дорогу королю!». Напуганные этими оглушительными криками, парижане спешили освободить путь королевскому экипажу.
Король сидел в карете, со скукой поглядывая наружу через окно. Напротив него разместился первый министр Кольбер. Было душно, и Кольбер то и дело смахивал кружевным платком со своего высокого лба капли пота.
- Я не понимаю,- вдруг заговорил Людовик, когда они свернули на другую улицу и перед их глазами вновь показались перепуганные горожане, спешащие покинуть мостовую,- эти люди боятся своего короля?
- Так и должно быть,- заговорил Кольбер с учтивостью, нотки которой всегда, даже в минуты гнева, слышались в его голосе.- Страх – это обязательный элемент власти. Тем более это не люди, а простолюдины. Толпа. Вспомните, что писал о них покойный Ришелье.
Людовик наморщил лоб, пытаясь припомнить.
- Народ подобен мулу,- наконец, проговорил он,- чем легче ноша, тем он ленивее и непокорнее.
- Вот!- торжествующе воскликнул Кольбер.- Поэтому я еще раз повторяю: давайте введем налог на соль. Этим жестом мы убьем сразу двух зайцев: во-первых, сумеем, наконец, оплатить долги. Во-вторых, внушим народу трудолюбие и покорность.
- Но мне не совсем ясно,- возразил задумчиво Людовик, пропустив мимо ушей предложение министра,- как можно вообще их сравнивать. Народ – это люди, и их много. Мул – это мул, он один.
- Так ведь это просто такой литературный прием,- пояснил Кольбер.- Сравнение. И не суть важно, много предметов или один.
- Ну, вот возьмем, к примеру, меня,- продолжал философствовать Людовик.- Я – француз. Значит, я – часть народа…
- Вы не просто француз,- перебил Кольбер.- Вы король. И потому вы не часть народа, а его правитель, вы возвышаетесь над народом.
Людовик позволил себе улыбнуться.
- Верно. Я возвышаюсь над народом. Поэтому возьмем вас. Вы – француз…
Кольбер изобразил поклон.
- …значит, вы – часть народа. Теперь ответьте мне, господин Кольбер: что общего между вами и мулом?
Людовик оглядел министра с ног до головы. Да, если Кольбер и походил на мула, то только на очень откормленного и лоснящегося, на мула, за которым ухаживает очень хороший хозяин. Людовик вздохнул и покачал головой.
- Как обстоят дела с землями Фуке?- спросил он после продолжительного молчания.
- Бель-Иль покорен Вашему Величеству. Сегодня утром пришел рапорт командующего войсками, он сообщил о гибели одного из зачинщиков бунта – господина дю Валлона де Брасье де Пьерфона. Его тело совсем недавно обнаружили у побережья.
- А второй? Епископ…
- Епископ д’Эрбле, Ваше Величество.
- Да, именно.
- Его не удалось обнаружить. То ли он бежал, то ли был погребен под обвалом.
- Плохо. Этот епископ куда опаснее дю Валлона. Я полагаю, он был зачинщиком… впрочем, неважно. Что д’Артаньян?
- Вступил в переговоры с бунтовщиками, поэтому его отстранили от командования войсками и, думаю, сегодня вечером он будет уже в Париже.
- Отлично. Пусть его доставят ко мне.
Тем временем карета подкатила к крыльцу Лувра. Здесь короля встречала целая толпа дворян, разодетых в шелк и кружева. Отворили дверцы кареты; король, а за ним и Кольбер, неспешно двинулись к входу во дворец. В этот момент сквозь толпу придворных вдруг протиснулся немолодой уже человек в темном неброском камзоле. Незнакомец подбежал к королю и упал перед ними на колени.
- Ваше Величество!- выкрикнул он, заламывая руки перед королем.- Ваше Величество!..
- Увести безумца!- прогремел голос командира мушкетеров.
Неизвестного схватили и хотели было вышвырнуть куда-нибудь подальше, но король жестом приказал своим мушкетерам остановиться.
- Что вы хотели, сударь?
- Справедливости, Ваше Величество! Мне была нанесена смертельная обида и я, клянусь честью, не успокоюсь, пока обидчик не получит по заслугам!
- Разберитесь, господин Кольбер,- бросил Людовик и удалился во дворец, сопровождаемый огромной толпой.
- Пойдемте,- проговорил Кольбер, брезгливо коснувшись плеча незнакомца. Затем он незаметно сделал знак страже, и уже в ее сопровождении вместе с неизвестным прошествовал в свой кабинет в Лувре.
- Итак, милейший, прежде всего, извольте назвать свое имя.
Незнакомец отдышался и произнес хрипло:
- Барон д’Эллесар.
Кольбер сел за стол, придвинул к себе бумаги, бросил на собеседника уничтожающий взгляд.
- Давно ли получили титул?
д’Эллесар нахмурил брови.
- Я – дворянин шпаги! Титул я получил от отца, монсеньор! Все эти годы я верно служил своему государю! Вот,- он засучил рукав и продемонстрировал шрам на руке,- эту пулю я поймал во время осады Ла-Рошели! И ни я, ни мои предки, ни разу не предавали короля!
- Ясно, ясно,- лениво протянул Кольбер.- Это похвально, сударь. Излагайте, в чем суть вашего дела.
- Мой сын, как и я, верой и правдой служил Франции. Он был славный малый, монсеньор, ровно как и все представители нашего рода.
- И?
- Он дрался на дуэли и был ранен.
- Дуэль? Плохо, сударь, помнится мне, еще при Людовике XIII был издан эдикт о запрете дуэлей.
- Вы не дослушали меня, монсеньор.
- Говорите.
- Если бы мой сын был убит, я считал бы его смерть славной и благородной. Но его ранили, и рана его не оставляла ему надежды выжить. Он месяц лежал в лихорадке, и месяц я находился подле него, надеясь на его выздоровление. Лекари, однако, говорили мне, что у него нет ни шанса. Одного за такие слова я, помнится, приказал высечь.
Кольбер поднял глаза и невесело усмехнулся. д’Элессар, совсем разгорячившись, принялся мерить шагами комнату.
- Вы не представляете, что это – видеть страдания близкого человека и осознавать, что ты не в силах вытащить его из лап смерти! Мой сын умирал. С каждым днем ему становилось все хуже! Дыхание его было все тяжелее! И в один из дней оно вовсе оборвалось! Я напрасно кричал, схватив его за руку! Напрасно звал его! Он умер, монсеньор, умер!!!
Рука Кольбера невольно потянулась к колокольчику. Министру казалось, что обезумевший барон вот-вот набросится на него. д’Элессар же продолжал, в исступлении размахивая руками:
- Сколько раз проклял я имя убийцы моего сына! Сколько раз молил бога дать мне шанс отомстить зачинщику дуэли! Я не могу спокойно жить, пока жив он! И теперь я прошу вас восстановить справедливость и наказать мерзавца, который принес мне столько мучений!
- И как его имя?- с интересом, но довольно сухо спросил Кольбер.
- Жорж де Бикара, монсеньор.
Кольбер немного помолчал, потер свои глаза и направил взор, выражающий усталость и презрение, на своего собеседника.
- Вы знаете, каковы долги Франции за эти три месяца?
д’Элессар, не ожидавший таких слов, несколько растерялся.
- Не знаете,- продолжил Кольбер,- И правильно. Это государственная тайна, и вам лучше этого не знать. Скажу по секрету: сумма это немалая. И мне предстоит откуда-то достать средства, чтобы Франция, та самая, которой вы и ваш сын верно служили, не погибла и продолжала расцветать. Времени у меня немного, каждая минута дорога. А мне приходится тратить драгоценные минуты на вас и на ваши истории.
- Хоть дайте мне совет, монсеньор!- воскликнул барон.
- Я не обязан делать этого, сударь. Вы – дворянин, как вы сами сказали, и поступайте так, как подскажет вам честь.
Барон заскрежетал зубами.
- Я бы с радостью просил у наглеца удовлетворения, но я уже не в силах биться. К тому же эдикт…
- Сейчас всем на него плевать,- Кольбер зевнул, макнул перо в чернильницу и принялся что-то увлеченно писать.- А те, кто не в силах биться, обращаются к людям, которым это под силу. В Париже немало умельцев, которые за сто экю отправят на тот свет любого, кого вам заблагорассудится,- тут министр поднял глаза и выразительно посмотрел на д’Элессара.- Учтите: я вам этого не говорил. А теперь ступайте и не смейте более являться сюда по пустякам. Стража проводит вас к выходу.
д’Элессар поклонился и покинул кабинет.