***

Пиратка Лиззи любила в своей жизни четырех человек. Да, это так, и если кому-то могло показаться громким слово – «любила», для нее оно было самым подходящим. Они все четверо были ей так дороги.
Отец, Джеймс, Уилл, Джек. Но из всех четверых о ней заботились только двое - ее отец и Джеймс. Уилл… да, он поначалу тоже заботился о ней. Но его забота была сродни отношению к фарфоровой кукле – а она, Элизабет, была ни в пример крепче. И эта новость оказалась Уиллу не по зубам. Так что теперь этим двоим - что Джеку, что Уиллу – похоже, не было до нее дела.
А она, сейчас она держалась из  последних сил. Финальная битва - и что потом... Они погибнут, скорее всего.

И вдруг ей так остро захотелось жить. Вкусить счастье разделенной любви и узнать радость материнства.
Норрингтон - ведь он нравился ей. Ведь нравился, если быть честной. И лишь романтическая привязанность к Уиллу, первая любовь, начавшаяся еще в 12-летнем возрасте, мешала ей разглядеть в Джеймсе прекрасного человека, с которым рада была бы связать свою судьбу любая девушка. А она, Элизабет, сломала ему жизнь… Обманула, предала.
Но ведь она и не отвергала его ухаживания.

Элизабет оглядела каюту корабля – здесь все было иначе, не так, как на Жемчужине. К Черной Жемчужине она уже привыкла. Этот же корабль был ей чужим. Но теперь он принадлежал ей, и был частью ее жизни. И ей внезапно так захотелось, что бы рядом был надежный и любящий человек. Верный. Преданный. Не переменчивый, как море, Джек, хоть и, бесспорно, обаятельный проходимец. И не благородный Уилл, благородство которого иногда принимало странные обличья. Она ведь его совсем не знала... Не знала, что он способен на предательство. Может, она бы и не мечтала о нем так, если бы знала его получше...
Ей стало казалось, что именно Джеймс с присущим ему врожденным благородством и тактом мог бы принять ее такой, какая она  есть.
Он не старался бы разжечь в ней пламя любви к пиратству, как это делал Джек, ни взывал бы к ее потерянному благородству, как Уилл.  Джек ей никто, он ветер и волны, а  Уилл теперь совсем чужой и не понимающий ее человек.
Нет, провались все пропадом, она выживет, и отомстит Беккету, и докажет Уиллу, Джеку, всей это шайке бесов морских, королевой которых она теперь является, докажет, что...
Она упрямо тряхнула головой, стукнула кулачком по столу.
Встала, подошла к кровати и повалилась ничком с твердым намерением хорошо выспаться, потому что завтра будет бой. Так или иначе, но все проблемы завтра разрешатся. Это было неизбежно.

***

Стихия буйствовала безжалостно. Ослепляющие всполохи-нити молний пронзали небо со всех сторон. Косые хлесткие плети ливня сбивали с ног. Воющий ветер рвал снасти и паруса. Раскаты грома оглушали. И среди этого безумства два корабля, Жемчужина и Голландец, сцепленные намертво мачтами и абордажными крючьями, двигались по краю образовавшейся в море воронки, и по сужающейся спирали уходили в бездну.
И была битва. Не на жизнь, а на смерть. Бессмысленное сражение, в котором пираты не могли победить. Живые не могли противостоять мертвым. Сражение, после которого выжившие могли лишь позавидовать погибшим. Но пираты сражались так отчаянно, как могут сражаться только обреченные.

***

Вместо того, что бы драться, Джек действовал хитростью. Он раздобыл сердце, но теперь ему пришлось вступить в поединок с самим Дейви Джонсом. Теперь Воробей валялся без сознания на палубе Голландца, получив сильный удар по голове.
Сердце Дейви Джонса, предмет стольких честолюбивых мечтаний, причина стольких распрей и жертв, теперь лежало на палубе, поливаемое проливным хлестким дождем и ритмично сокращалось.

А Элизабет имела несчастье оказаться в этот момент в том самом злополучном месте, где только что дрались Джек и Джонс. Только в состоянии аффекта могла наброситься она на морское чудовище…
Уилл где-то отчаянно сражался с напирающими на него монстрами. Но силы кузнеца было явно недостаточно, что бы противостоять толпе морских уродов.  А Элизабет лежала, чувствуя спиной мокрое полусгнившее дерево, и не отрываясь, глядела в холодные водянистые глаза Дейви Джонса.
Меч ее отлетел в сторону, и, сильно ударившись спиной, она не могла двинуться, отчасти от боли, отчасти завороженная этими жуткими глазами. Дейви Джонс неукротимостью рока надвигался на нее, занеся над головой сверкающий клинок.

- Женщины, - отвратительно булькал он, - зло! Все зло в мире от вас! Вы – исчадие ада, вы, а не я! Вы - погибель всех мужчин! Но я избавлю мир от еще одной ведьмы! Прощайтесь с белым светом, мисс!
- Элизабет!! – раздался отчаянный крик, и за спиной Джонса появился Норрингтон.
Элизабет с мольбой посмотрела в его глаза, и ее мир в очередной раз рухнул. Чувство, внезапно пронзившее ее, было настолько сильным, что затмило уродство окружающей ее действительности. И оно ранило сильнее, чем со всей своей злобой мог бы сделать это Дейви Джонс.
-  Джеймс, - одними губами прошептала она, - помоги мне, Джеймс.
- Вернитесь в бой, матрос, - Джонс был спокоен, - иначе я сочту вас дезертиром. А может, это бунт, бывший адмирал Норрингтон? Ха. Ха. Ха.
В отрывистом смехе Джонса внезапно послышались чистые, совсем человеческие нотки, и это было еще ужаснее, чем его квакающая речь.

Очнулся Джек, сел на и тупо покрутил головой. Уилл, услышав имя «Элизабет», а скорее всего, почувствовав, что она в беде, яростно отбиваясь от морепродуктов, пытался пробиться к своей потерянной невесте.
А Норрингтон, не раздумывая, схватил валяющееся возле Джека сердце. Воробей посмотрел на Джеймса мутными глазами, указал на него пальцем и пробормотал что-то невнятное типа: «приятель, я болел за тебя».
- Неееет, - собрав силы, крикнула Элизабет. Но из горла вырвался только хриплый шепот. - Нет, Джеймс, не делай этого!
Но он уже знал, что у него не было выбора.

Нож Норрингтона беззвучно вошел в мягкую плоть вырезанного сердца.
Дейви Джонс тихо охнул, на страшном лице отразилось подобие изумления. Меч выпал из страшной лапы. И словно невидимая сила подхватила его, закрутила и вышвырнула в бушующее море.
Морепродукты, словно по команде, прекратили бой и, не обращая внимания на обрушивающиеся на них удары, оставили своих противников.
Злобно скалясь, отовсюду направлялись они к Джеймсу, который все еще сжимал в руке неподвижное сердце. Намерения этих тварей легко было разгадать.
- Часть команды, часть корабля, часть команды, часть корабля, - монотонно твердили рыболюди, обступая Нооррингтона со всех сторон.

- Джеймс, нет, - прошептала Элизабет, пытаясь проползти хоть немного вперед.
- Заберите ее, - крикнул Джеймс. - Ну, Тернер, Воробей, живее!!!!
Снова сверкнула молния, озарив мрачную картину. Раздался раздирающий душу скрежет, и мачты кораблей расцепились. Жемчужина была свободна.
Элизабет слабо сопротивлялась Уиллу и Джеку, которые тащили ее с Голландца. Последнее, что она видела, покидая проклятый корабль, это был блеск кинжала, занесенного над грудью Джеймса Норрингтона.

***

Они победили. Норрингтон выполнил свое обещание. Теперь Джеймс Норрингтон не подчинялся никому. И сражаться на стороне пиратов - был его свободный выбор.

Летучий Голландец, погрузившись на дно морское после потери своего спрутообразного командующего, вернулся с новым капитаном на борту. Новый капитан был не в пример красивее и несомненно, благороднее. Команда Голландца, вслед за Джонсом превратившаяся в злобных тварей, теперь понемногу стала обретать утерянную человечность.

Жемчужина и Голландец – против такой силы невозможно было сражаться.
Пираты ликовали.

Джек же Воробей, явно смекнув, что ему ничего не светит, старался взглядом не встречаться с Элизабет. Уилл же смотрел на нее с надеждой… с надеждой, что они смогут начать все сначала.

Элизабет стояла в стороне от вопящих от радости пиратов и думала о том, что она больше никогда не станет прежней.
Она думала раньше, что Норрингтон не любит ее – ведь он никогда не был таким романтичным, как Уилл. Он, как истинный джентльмен, прятал свои чувства. Никогда не говорил ей о любви. А она, будучи такой молодой, мечтала о романтике. Теперь она была сыта ею по горло.
Джеймс. Неужели он все-таки любил ее? А она прошла мимо, не узнала, не заметила... Какой маленькой и глупой она была.
Но, может быть, еще не поздно??? Теперь ее решение не могло поколебать ничто - ни ее связь с пиратами, ни ее мимолетное влечение к Джеку, ни ее утерянная привязанность к Уиллу.

Вдоволь наигравшись в пиратов, Элизабет повзрослела и поняла, что романтические бредни - не более, чем бредни 17 летней девчонки, а жизнь... совсем другая.
Тяжело расставаться с мечтой. Тяжело и больно. Но иногда просто необходимо. Иллюзии - нечто из разряда излишеств. А она давно излишеств лишена.
И теперь, когда все закончилось, и они победили, ей снова захотелось плакать.
Но, задушив в себе слезы по безвозвратно утерянной юности, она окинула прощальным взглядом пиратов.
- Шлюпку на воду!! - крикнула Элизабет. Лицо ее выражало непреклонную решимость изменить судьбу, изменить во благо себе и  ему…  Это был ее последний шанс на счастье, шанс на достойную жизнь. И этот последний шанс она не собиралась упускать.

Джек удивленно поднял глаза. И в тот же момент смекнул. Глаза его загорелись озорным огнем, и, состроив понимающую рожицу, он якобы с сочувствием взглянул на Уилла, который пока что еще ничего не понимал. И плутоватые глаза Воробья говорили сами за себя: «Мы оба проиграли, приятель! Ни тебе, ни мне она не достанется!»

- Шлюпку на воду!! – снова закричала Элизабет, оборачиваясь к пиратам. И снова отвернулась, устремив взор вдаль.
Она стояла, опираясь руками на фальшборт, и, не отрываясь, смотрела на того, кому отныне она собиралась посвятить всю свою жизнь. Руки ее сами собой нежно заскользили по теплому дереву Жемчужины, словно говоря последнее «прости». Элизабет снова прощалась со своей прежней жизнью – теперь с пиратской, так же, как когда-то прощалась с жизнью светской барышни. И, переворачивая эту страницу, она была уверена, что принимает правильное решение. Давние слова Далмы всплыли у нее в мозгу: «если капитана Голландца полюбит кто-нибудь, и честно дождется 10 лет, он снова станет человеком». Искупив свою вину перед Джеймсом,  она собиралась сделать его счастливым и наконец-то стать счастливой самой.

А там, куда она так внимательно смотрела, там, недалеко,  величественно покачивался на волнах Летучий Голландец, уже потерявший свой зловещий вид и более походивший на обычный корабль, чем на призрак. И его капитан, Джеймс Норрингтон, так же как и Элизабет, стоял, опираясь руками на фальшборт и, не отрываясь, смотрел на нее. И пусть расстояние не позволяло разглядеть выражение лица, и сейчас их разделяли сине-зеленые волны моря, они знали, что отныне и навсегда принадлежат друг другу.

Джеймс Норрингтон, капитан Летучего Голландца, мистическим образом чувствовал, что происходит в душе Элизабет. Он знал, что ближайший остров станет первым и последним на ближайшие 10 лет пристанищем ему и его невесте. На один день. Но так же он знал и то, что этот день будет его шансом на спасение и первым из вереницы, долгой вереницы счастливых дней, которые у них еще впереди. И пускай будет 10 лет службы. Но теперь он будет служить благородной цели восстановления равновесия в этом мире между живыми и мертвыми. Теперь он будет служить сам себе.

Джеймс смотрел на Жемчужину – корабль, который он когда-то ненавидел, словно тот был живым существом. Он смотрел на Жемчужину и знал, что теперь она отпустит Элизабет. Навсегда. Ему было жаль Уилла. И даже Воробей больше не вызывал в у него раздражения. Значит, он сделал правильный выбор.

Джеймс Норрингтон  видел, как Элизабет садится в шлюпку. Она будет ждать его там. На острове. Элизабет, его невеста. Достойная девушка, о которой он мечтал. Настоящее сокровище.

- Шлюпку на воду, - негромко скомандовал он.